Будучи сам более чем скромным, первый император российский от подданных требовал обратного. Усадьбы и дворцы велено было возводить из камня, с неизменной пышностью и привлечением иноземных архитекторов. Можно было и своих, русских, но непременно прошедших обучение за границей, и в установленном стиле, никак не иначе. Столица вообще строилась по определенному стандарту и высочайше утвержденному генеральному плану.

Зимний дворец располагался напротив стрелки Васильевского острова. Оттуда открывается прекрасный вид как на сам остров с меншиковским дворцом, так и на Малую Неву, убегающую вдаль к морю, на правый берег и Заячий остров с крепостью, где ведутся строительные работы, и закончатся они еще ой как не скоро. Все же, несмотря на скромность дворца, место выбрано исключительное радующее глаз. А когда вокруг исчезнут следы непрерывно ведущегося строительства…

Летний дворец расположился восточнее, у слияния Мойки и Фонтанки. От первой к Неве протянулся Лебяжий канал. Таким образом, появился рукотворный остров в форме вытянутого четырехугольника. Сам дворец опять же больше похож на обычный двухэтажный дом, сравнительно скромных размеров, но с великолепно отделанным фасадом. Непритязателен был дед, ничего не скажешь.

А вот разбитому перед дворцом превосходному парку можно было позавидовать. Красота, одним словом. Правда, смотря с чем сравнивать. Если, к примеру, с петергофским, так этот уступит. В Петергофе одна только система фонтанов чего стоит. И дворец там куда как представительнее. Но то лишь загородная резиденция. Можно, конечно, и там поселиться, да только лучше бы с этим погодить.

Сначала нужно крепко на ноги встать. Хватит, повеселился. Петергоф, он все больше к праздности и веселью располагает. А ему нынче работать нужно много, и в первую голову над собой. Как оказалось, праздного да глупого государя очень даже легко можно под себя подмять, сколько ни пыжься и ни бей себя в грудь, утверждая, что ты самый настоящий император. Вот и подмяли малолетнего да глупого. Так подмяли, что и вспоминать не хочется…

Кто высоко возносится, тому и падать больно, а бывает и так, что насмерть расшибешься. Не минула чаша сия и Долгоруковых. Ушаков проделал все просто виртуозно. Как и ожидалось, едва прознав о подложном тестаменте, Голицыны тут же откололись от Долгоруковых. Несмотря на приверженность Дмитрия Михайловича идее установления в России дворянской республики, он все же всячески поддержал борьбу с заговорщиками. Что, впрочем, не спасло его лично от последующей опалы. Молодой Петр посчитал, что подобные взгляды не могут пойти на пользу государству, так как исходили от лица, облеченного властью, и грозили империи ненужными потрясениями.

С Долгоруковыми обошлись жестко. Семьи были сосланы в принадлежащие им дальние уделы. Василий Лукич, вдохновитель заговора, Алексей Григорьевич и Иван были казнены. Василий Владимирович был отправлен в опалу в свое имение, без права покидать оное до особого распоряжения. Родственники, выдвинутые на различные должности, пока делами заправлял верховный тайный совет, были уволены от службы. В итоге их также выслали в принадлежащие им имения.

Верховный тайный совет был распущен, и при вернувшемся на прежнюю должность Ягужинском вновь силу взял Правительствующий сенат. Петр не забыл и об Остермане, ставшем при нем тайным советником. С одной стороны, умен и изворотлив, с другой – нужен был противовес генерал-прокурору. В том, что этот немец будет верно служить императору, являясь опорой, Петр не сомневался, как не сомневался и в том, что, если даст слабину и пойдет на поводу у Андрея Ивановича, тот не упустит своего шанса.

Немало времени было потрачено, чтобы хоть как-то разобрать то, что успели наворотить верховники, а по сути Долгоруковы, пока император был фактически под их контролем. Отменили указы, на которых стояла подпись Ивана Долгорукова, это ему также ставилось в вину.

Правда, Петру было совестно, так как те указы Иван подписывал с его попустительства и даже дозволения. Но с другой стороны, думай, что творишь, тем более уговорить Петра подмахнуть указы Ивану не составляло труда. А потом, навредить Ивану это уже никак не могло, его судьбу предопределила одна-единственная подпись. Все остальное было сделано только для того, чтобы иметь основание для признания указов недействительными. Кстати, таковыми были признаны и часть тех, что подписал сам Петр, хотя об этом и знали лишь трое – Остерман, Ягужинский и Ушаков.

Покончив с заговором, Петр совершил поездку по мануфактурам и заводам. Странное и небывалое доселе дело. Остерман не мог нарадоваться на своего воспитанника. Да и другие, кому судьба России не безразлична, с надеждой взирали на императора. Впрочем, нашлись и те, кто взирал на пока еще неказистые шаги молодого императора с опаской. И что самое примечательное – также пребывая в тревоге за судьбу отечества.

Петр не чинясь обходил цеха, старался вникнуть в процесс производства. Ввергая в ступор окружающих и поражаясь сам себе, дотошно задавал вопросы. Он и сам не знал, отчего в нем вдруг проснулось желание узнать все досконально. А главное, данное занятие ему показалось столь же интересным и волнительным, как и… охота.

Иным и не объяснить то, что он объехал все предприятия, расположенные вокруг Санкт-Петербурга. И это несмотря на сырую погоду и распутицу, когда передвигаться можно было только верхом, да и то не без труда. Впрочем, о привычности юноши к бивачной жизни уже говорилось, и не раз.

Наведался Петр и в Мануфактур-коллегию. Он ничуть не стеснялся задавать вопросы и не поленился ознакомиться с целым ворохом документов, стараясь охватить целостность картины промышленного производства империи. Не надеясь на память, выписывал фамилии наиболее выделившихся промышленников. Расспрашивал о перспективах развития тех или иных отраслей, о наличии сырья, потребного для роста производства, и только ли в нем дело. Словом, вникал во все, до чего только мог дотянуться, к своему собственному удивлению находя это увлекательным.

Так, в делах и заботах, перемежаемых учебой, и пролетело время. Оглянуться не успел, а на дворе уже конец мая. Столица мало-помалу строилась, количество жителей увеличивалось. Все больше народу прогуливается по набережной у Зимнего дворца, постепенно становится более шумно. В этой ситуации все же летняя резиденция куда более предпочтительна, так как дает некое уединение. Опять же просторный парк с прохладой его аллей.

Как оказалось, дед занимал шесть комнат первого этажа. Здесь располагалась спальня с большим камином, к ней примыкала приемная, она же рабочий кабинет, и… карцер! Тут содержались арестованные, судьбами которых занимался сам император. Ну-у дед, силен. Петр конечно же слышал о том, что покойный император часто присутствовал на допросах, но такого не ожидал.

Одна из комнат сильно озадачила Петра. Он помнил о том, что деда отличала тяга к овладению различными ремеслами, тот был и плотником, и кораблестроителем, несколько кораблей спроектировал сам, от киля до клотика. Знал кузнечное дело и очень даже мог поработать за наковальней. Обладал знаниями архитектора, землемера, фортификатора… Да чего он только не умел!

И вот еще одна сторона его натуры. Вдоль стен стоят какие-то махины [10] , предназначение которых Петру не ясно. Во всяком случае, они значительно отличаются от тех, что он видел на мануфактурах и заводах. Массивные деревянные станины, но изукрашенные изящной резьбой и покрытые темным лаком. Стена напротив сплошь в стеллажах, на которых лежат и стоят какие-то изделия, в специальных гнездах разместился разнообразный инструмент. В углу аккуратно сложен всевозможный материал – тут и деревянные чурбаки, и кость, есть и медь.

Такое впечатление, что дед вышел отсюда только что, аккуратно расставив все по своим местам. Хотя… Все прибрано, вычищено, нет и намека на пыль. Но не покидает ощущение, что мастерская, а ничем иным это и не могло быть, пребывает в запустении, и уже давно. Разумеется, прислуга прибирается здесь и содержит все в порядке, но от этого ощущение запустения и заброшенности никуда не девается. Будто душу вынули из мастерской.